Я – дочь врага народа - Таисья Пьянкова

– И что я – зассыха…

Она привыкла носить срамные бирки…

– Об этом тоже сообщили… – легко признаётся Аркаша.

Откровение звучит так просто, будто речь идёт о старых тапочках. И далее Аркашины слова плывут безо всякой ряби:

– Братишка у меня – умница… Я с ним уже поговорил… Насчёт тебя…

– Не бойся. Не пошлёт к урологу. Обещает поговорить, и только… Одной беседы, говорит, достаточно…

– Такая неудача бывает часто связана с нервами…

– Партию сдадим – сходи к нему. Хорошо?..

Лиза молчит. Лиза смотрит на приборы слишком внимательно – так проще медленно кивнуть… В ответ Аркаша облегчённо вздыхает, будто завершил наконец тяжёлую работу.

– Вот и славно!

К полуночи сообщается, что партия изделий принята! Все вместе устраиваются поужинать. Со всеми и военпред – Рабинович Илья Александрович.

На дворе – июль пятьдесят третьего года, а в памяти – не кончается война, хотя из её участников, среди собравшихся, только он – большеглазый красавец майор.

За ужином узнаётся:

Илья Рабинович – бывший лейтенант-артиллерист, контуженным попадает в плен. Весёлый комендант фашистского лагеря решает позабавиться над беспомощным евреем. Он организует ему «побег», чтобы поймать и наказать! Затем позволяет подлечить. Опять – побег, опять ловля… Следы трёх поимок щедро прописаны по всему торсу полуобнажённого, по просьбе слушателей, майора. Тридцать семь рубцов, оставленных остриём ножа, насчитывает Лиза. А речь идёт о пятидесяти двух!..

После долгого застолья, на рассвете, отпуская Лизу домой, Аркаша напоминает:

– Сегодня отдыхай, а завтра… Зиновий Абрамович будет ждать… После обеда…

Стоило только отворить дверь кабинета, как Зиновий Абрамович восклицает:

– Лизавета? Быстрикова? Кашка вчера звонил… Знаю, знаю – стихи твои в газете читал. А ты слышала – в клубе Клары Цеткин… Да ты присаживайся… В клубе есть литературное объединение? «Молодость» называется. Не слышала?! Узнай! По пятницам, по-моему, занимаются. Поэту непременно нужна аудитория… Они иной раз выступают и в клубах, и у студентов… Приходилось слушать… Друзей там обретёшь! Друзья по интересам – надёжная, кстати, штука! Не то что общежитие… Тут что? Тут – скопище! Тебе его уже хватило… А в объединении – дружина! А я о тебе всё уже знаю… Даже позавидовал: как можно выстоять!.. Ко всему ещё и стихи писать!

Он разводит руками, спрашивает:

– Писать-то, поди-ка, негде? – и размышляет вслух. – Надо что-то придумать…

Думает минуту и опять спрашивает:

– У уролога была? Нет? – удивляется Лизиному неведенью. – Кто такой уролог?! – И отмахивается: – Да Бог с ним, с урологом! Тебе он незачем… Скажи, тревога у тебя перед сном бывает? М-м-да! Часто просыпаешься ночами?.. Людей сторонишься? М-м-да… Всё понятно… Хорошо… Отлично!.. И ступай себе… Домой, куда ещё!.. А мы тут подумаем, порешаем…

Лиза идёт к двери. Доктор удерживает её советом:

– Ты в клуб-то, в Клару Цеткин, непременно сходи! Непременно! Стихи у тебя далеко не дурные… Поэту необходима аудитория…

Так толком ничего и не поняв: кто такой уролог? какому поэту нужна аудитория? кто что порешает? – Лиза мается этими вопросами до ночи.

Утром, по дороге на работу, её догоняет секретарь начальника цеха – Наталья. Явно зная подкладку сообщения, говорит с улыбкою:

– Леонид Андреевич вечером просил, чтобы ты сегодня, до пятиминутки – сразу к нему!..

Наталья – не молодая, не старая; но доброты в ней – на все времена. Поэтому Лиза ответно улыбается.

В кабинете – Леонид Андреевич и Аркаша. Оба сияют. Лиза не может понять, чья радость ей больше нравится, потому смущена.

Долго её не томят: оба, почти в голос, сообщают, что директор завода согласился выделить ей в деревянном заводском доме оборудованную под жильё бывшую ванную комнату (с кроватью, постелью и тумбочкой).

После оказалось, что в каморке мог бы поместиться ещё и стул, но попросить о том Лиза не осмелилась.

В тот же день общежитие наполняется ропотом зависти и недоумения:

– Вот тебе и ссыкуха!..

– Когда успела?

– Неужели с Аркашкой?!

– Ну, не с Леонидом же Андреевичем…

– А, ч-чёрт! – узнавши новость, взвивается комсорг Борис Владимиров. – Ничего не понимаю!..

На этот раз он прав, потому как «понимать» поздно, да и не в его праве что-то изменить…

Лизою жильё в деревянном доме – полтора метра на два – занято вот уж как целая неделя. Этаж первый. Окно нормальное – большое. Открывается в проход меж домов…

На дворе июльский вечер. Оконными занавесками играет ветришко.

Лиза читает, лёжа на кровати. Перед нею так шумит океан, в котором орудует Синдбад-мореход, что шорох за окном её не настораживает.

В сентябре ей стукнет девятнадцать, но она всё ещё живёт фантазиями. Победная чистота сказок обнадёживает её: верится, что в мире торжествует справедливость! Собственное враньё у неё чревато ловушками. Зато, как битая собака, она чует глубину чужого подвоха. Потому всегда начеку.

Однако на этот раз шёпот из окна слышится ею не сразу.

– Хозяюшка-а! – повторяет оконное нетерпение.

Лиза видит на подоконнике ухоженную мужскую голову.

– Ну! – спрашивает она. – Чё надо?

– В гости меня не пригласишь?

– С какой стати?!

– Нравишься ты мне, – зыркая краями глаз по сторонам, врёт Голова.

– И давно? – лживо удивляется Лиза.

Ей забавно, что Голова не слышит в её голосе издёвки: может, блудлива, может, скудоумна? Отвечает шёпотом:

– Да как увидел…

– А когда увидел-то?

– Порядошно! – пытается Голова определить срок возникших в ней желаний.

Но срок не успевает определиться. Голова вдруг падает с подоконника. Лиза выглядывает наружу; но ей удаётся увидеть лишь примятую под окном траву…

Минуту спустя перед нею опять шумит океан.

Через пару дней, вечером, Голова снова ложится на подоконник и начинает выяснять:

– Надеюсь, тут обо мне не забыли?

– А то как же! – отвечает Лиза.

– Может, встретимся? Через часок…

Куда нужно Лизе явиться «через часок», Голове опять не удаётся прояснить.

Лиза спешит выглянуть в окошко, но видит только светлую полу пиджака, упорхнувшую за угол дома. Зато из-за другого угла – выплывает каменная старуха…

Лиза узнаёт её…